И.С.Шкловский "Разум, Жизнь, Вселенная"| Оглавление | | | Воспоминания |
Ученый, художник, человек
Доктор физ.-мат.наук, профессор В.Г.Курт (ФИАН)
Любые воспоминания или мемуары являются всегда субъективными. Часто они пишутся больше о себе и своих переживаниях, чем о человеке, которому посвящены. Вместо "Он и Мы" читатель получает "Я и Он". Наверное, я тоже не избегу этого порока и заранее прошу простить мне его. Читатель должен будет провести некоторую умственную работу, чтобы отфильтровать ту часть моего сочинения, которая касается Иосифа Самуиловича Шкловского, а не меня. Я, однако, старался писать честно и искренне, хотя, быть может, и не обо всем. Меня так много связывало с И.С.Шкловским, в наших отношениях, не всегда безмятежных и простых, было так много нюансов, что я не смог все это описать на нескольких маленьких страницах.
Да я и не знаю, все ли бумага терпит, можно ли на нее выплеснуть всю свою боль и отчаяние, не оставляющие меня со дня его смерти, хотя прошло уже больше десяти лет. Я до сих пор говорю: "Его стол, его комната, его книга....." . Иногда мне даже кажется, что я его вижу, идущим по коридору в Институте или навстречу мне на улице.
Я познакомился с И.С.Шкловским, тогда профессором ГАИШ МГУ, в 1952 году, когда учился на втором курсе Астрономического отделения мехмата МГУ. Шкловскому тогда было 36 лет, много меньше, чем мне сейчас. Занимались мы в старом здании МГУ на Моховой, а астрономические курсы слушали в старом же здании ГАИШ на улице Павлика Морозова дом 5, что на Красной Пресне поблизости от Трехгорной мануфактуры. Сейчас она вновь переименована в Предтеченский переулок. Тогда Иосиф Самуилович заканчивал свой цикл работ по Солнечной короне, писал свою первую книгу, принесшую ему мировую славу и скандальную известность среди поборников старой, "холодной" модели короны. Я был сразу покорен его выступлениями на семинаре ГАИШ и выигранными баталиями с "реакционерами", сторонниками "холодной" модели. Потом, лет через 20, опять появится "холодная" модель, но уже для Вселенной, и "горячая" модель, как и тогда победит. Естественно, что я попросил у него тему курсовой работы по этой тематике, и два года занимался вычислениями и подготовкой аппаратуры для наблюдения солнечного затмения летом 1954 года в Невинномыске, на Северном Кавказе. Учился я практически на все пятерки, и мой руководитель был мною доволен, хотя никаких талантливых идей я не высказывал. На четвертом и пятом курсе И.С.Шкловский читал нам два курса - "Квантовую механику" и "Радиоастрономию". Это было прекрасно! Стиль, содержание, художественное оформление лекций - все было на высочайшем уровне, даже выше любого уровня, не хуже, пожалуй, чем у признанного великого лектора всей Москвы незабвенного Андрея Петровича Минакова, читавшего нам "теоретическую механику". На лекции А.П.Минакова сбегалось пол-Москвы, включая актеров столичных театров. До лекций Иосифа Самуиловича я настоящую физику (теоретическую) знал, прямо сказать, плохо, учили нас по- мехматски, был лишь курс "Общей физики", который читал Анатолий Болеславович Млодзеевский (сын известного русского математика конца прошлого века Болеслава Корнелиевича Млодзеевского), старомодно построенный курс, но с отличными демонстрациями опытов, особенно по оптике, которые ставил сын другого великого русского физика Умова. Под влиянием Иосифа Самуиловича я ходил на лекции для физиков, которые читал сам Ландау. Читал он плохо (для меня, по крайней мере), я мало что понимал, хотя подготовка по математическим предметам у меня была неплохая. Наконец, наступило затмение 1954 года, моя первая экспедиция. Мы ехали поездом вместе с ним вдвоем, и на вокзале я представил ему Лиду, свою будущую жену, с которой он сохранил до самой своей смерти самые лучшие отношения. Экспедиция в Невинномыск - первое мое круглосуточное общение с шефом. Это было замечательно, лучше любых лекций и семинаров. Запомнилась его фраза, которую он произнес, сразу сойдя с поезда и зайдя в пристанционный продмаг: "Уровень жизни города становится ясен после посещения любого продовольственного магазина". В магазине был лишь стандартный набор тех лет: хлеб, крабы "Chatka" и гора шоколада. "Все ясно, - сказал шеф, - это вам не Рио де Жанейро". А ведь за семь лет до того он и впрямь был в Рио и знал, о чем говорил. Тогда он тоже ездил на свое уже второе затмение (первое было в Рыбинске в 1945, кажется, году.) Затмение кончилось для всех нас печально, в момент полной фазы лил дождь и гремел гром (совсем как в Бразилии), так что мы вернулись домой не солоно хлебавши. Как автору замечательной книги о теории Солнечной короны хотелось увидеть эту корону! И как на зло, опять дождь! Почти через десять лет он все-таки ее увидал во всем блеске и зарисовал карандашом на листе ватмана. Это затмение мы уже не пропустили: Солнечную корону наблюдали с высоты 11 км на недавно появившемся реактивном самолете ТУ-104, специально переделанном для нас на фирме А.Н.Туполева. Кажется, что мы были первыми при наблюдениях с реактивного самолета Солнечного затмения. На летнюю практику шеф отправил меня в Алма-Ату наблюдать Солнечную корону и хромосферу с внезатменным коронографом Лио, который я начинал строить для вновь открываемой ГАИШем станции в горах под Алма-Атой на высоте 2500 метров. Так я на много лет пристал к высокогорным солнечным станциям: в Алма-Ате и Кисловодске. Это были лучшие годы в моей жизни: горы, коронограф, наука и наш шеф. К этому времени мы c Петей Щегловым и Валей Есиповым окрестили его именем "доктор". Это привилось, и он сам не обижался на такое уважаемое имя. Он был единственный и неповторимый "доктор". Начиналась эра радиоастрономии. Туда в лучезарную страну Радиоастрономию ушли Н.С.Кардашев и Ю.Н.Парийский (теперь они оба академики), Н.С.Соболева, а потом и В.И.Слыш. Я остался при "Солнечной короне", В.И.Мороз получил в подарок все планеты Солнечной системы со спутниками в придачу, а Ю.И.Гальперин был определен к Валериану Ивановичу Красовскому в ГЕОФИАН (потом разделившейся на ИФА, ИПГ и ИФЗ). Как сказала Т.М.Мулярчик: "Он предусмотрительно развел вас всех по разным комнатам, чтобы вам не было тесно и чтобы вы не сталкивались лбами". Так все и вышло. Дружба с В.И.Красовским (он был оппонентом моей кандидатской диссертации) сыграла в моей, да и не только в моей, жизни выдающуюся роль. Именно он познакомил нас с академиком Аксель Ивановичем Бергом, заместителем Министра Обороны Союза, адмиралом, директором Института и просто с очень интересным и колоритным человеком. Его биография вполне заслуживает отдельной книги. А уже Аксель Иванович Берг познакомил "доктора" и всех нас с С.П.Королевым, тогда еще не академиком - в дальнейшем - СП. Визит СП в ГАИШ прекрасно описан в мемуарной "гаишевской" литературе, и я не буду здесь его повторять. Я запомнил особенно лишь повергший нас в ужас вопрос тогдашнего директора ГАИШ профессора Д.Я.Мартынова: "А вы, простите, чем занимаетесь?". Занимался же в это время СП созданием баллистической ракеты с ядерной боеголовкой и запуском первого искусственного спутника Земли. А мечтал о полете человека в космос и о запусках к Луне, Марсу и Венере. Начинался второй этап моей и моих товарищей по ГАИШу жизни. Впереди маячил и светился Космос. Был 1957 год.
Я закончил Университет в 1955 году и после жутких переживаний, когда меня с моей женой в конце 1955 года чуть было не распределили на Сахалин "в отдел народного образования Области", был оставлен в любимом ГАИШе в высокой должности старшего лаборанта с окладом в 83 рубля в месяц, для чего доктору пришлось ходить к декану мехмата - академику А.Н.Колмогорову. Все решил тогдашний директор проф. Д.Я.Мартынов, взяв меня в ГАИШ. За это я был ему всю жизнь благодарен и защищал его перед доктором, отражая его шутливые нападки и нелицеприятные высказывания в адрес Дмитрия Яковлевича. В нашем отделе Радиоастрономии ГАИШ тогда не насчитывалось и десяти сотрудников. Появились Н.С.Кардашев, П.В.Щеглов, В.Ф.Есипов, В.И.Мороз, Б.М.Чихачев (на пол-ставки), В.М. Процеров, Татьяна Лозинская, Г.Б.Шоломицкий, несколько инженеров и лаборантов. Я получил высокий пост заместителя заведующего отделом и находился в этой должности до нашего ухода из ГАИШ в Институт Космических Исследований (ИКИ) АН СССР. Судьба сделала нам подарок - из аспирантуры ИЗМИРАНа перевели в ГАИШ В.И.Слыша, так что окружение доктора было завершено: Н.С.Кардашев, В.И.Мороз, В.И.Слыш и я. В этой команде мы и проработали рядом всю свою жизнь.
Года два или три мы занимались по заказу СП оптическими наблюдениями ИСЗ, вначале с помощью фотографии, а потом стараясь внести в это направление новый дух "электроники". Астрономы старой школы не разделяли наших устремлений. Помню, как на очередном совещании в ГАИШе директор Пулково, интеллигентнейший академик А.А.Михайлов сказал: "Ерунда это все, в электричестве сидит бес !". Лидером в этой работе был, конечно же, В.И.Мороз. Я продолжал заниматься еще и Солнечной короной, сдавал кандидатские экзамены по философии и английскому. Помню, как доктор по телефону сказал Лиде: "Чего там готовиться к философии, знать надо всего-то, кто депутат (Шейдеман), кто ренегат (Каутский). Что проходит красной нитью через марксизм? (Учение о классовой борьбе) и Советский Союз стоит как? (Правильный ответ - Как утес). Вот и вся наука". Жизнь была прекрасна.
В начале 1958 года СП поставил перед доктором новую задачу - сделать видимой в оптике ракету, запускаемую к Луне. Родился проект "Искусственная натриевая комета", также описанный в мемуарной литературе достаточно подробно. Я перестал наблюдать Солнечную корону и увлекся докторской блестящей идеей создания рукотворной кометы размером с Земной шар. Подготовка велась на фирмах СП и акдемика Грабина в Подлипках под Москвой. На мне "висела" вся техническая часть - создание испарителя натрия и разработка специальных телескопов с элетронно-оптическим преобразователем для установки их на обсерваториях Советского Союза и на самолетах фирмы академика А.Н.Туполева - дальнем бомбардировщике дореактивной эры ТУ-4 (отечественный аналог американского Б-29). Решено было испытать всю конструкцию на ракете. СП предложил ракету Р-5 ("пятерку" на нашем жаргоне) с высотой подъема 430 км. Запуск должен был состояться в августе- сентябре 1958 года, место запуска - ракетный полигон Капустин Яр на Волге. Все было бы чудесно, если бы не секретность. Помню, как меня вытянули на полигоне из кино: "Курт, на выход!", посадили в машину и увезли в КГБ. А все из-за моей телеграммы, отправленной доктору с поздравлением ко дню рождения (1 июля) и вопросом о дате его прилета с аппаратурой. Надо было писать "с вещами". Перед отлетом на полигон нас предупредили, чтобы мы не возили оттуда черепах, ящериц и "сексуал" (офицер КГБ имел в виду сучья саксаула), дабы не разглашать тем самым место расположения полигона. Пуск состоялся ночью 19 сентября 1958 года. Доктор прилетел вместе с СП , его замами и другими начальниками. До этого пуск отложили на месяц из-за визита на полигон Никиты Сергеевича Хрущева. СП меня даже представил ему! В связи с прилетом сотен начальников, Генеральных конструкторов и их свиты, нас с доктором выселили из гостиницы и поселили в казарме с двухэтажными кроватями, а в нашей комнате поселили А.Н.Туполева. Деревья красили белой краской и солдаты мели улицы каждый день. Н.С.Хрущев произнес речь в доме офицеров.
Пуск "кометы" прошел на ура. После старта минут через пять в зените расцвело апельсинового цвета облако размером в 30о. Пуск первой в нашей жизни ракеты, (сколько их потом было), полный триумф идеи и расчетов доктора. Прямо на старте доктор обнял меня и закурил большую, толстую сигару, подаренную ему незадолго до этого не кем-нибудь, а Ван де Холстом. Ван де Холст - это и О21 см и Солнечная корона! Тут же на полигоне доктор придумал мне тему кандидатской диссертации: "Диффузия паров натрия в верхней атмосфере Земли", которую я через полтора года успешно и защитил в ГеоФИАНЕ у В.И.Красовского.
Начались пуски станций к Луне с нашей натриевой "кометой". Успех в наблюдениях выпал на долю В.И.Мороза и В.Ф.Есипова. Они его вполне заслужили. Так как часовой механизм на Лунной станции слегка запоздал (минут на 10), то я выключил аппаратуру, тогда как В.И.Мороз и В.Ф.Есипов терпеливо ждали. Их терпение было вознаграждено. "Комета" сработала превосходно. Доктор получил Лауреата Ленинской Премии, я - кандидатскую степень. Радиастрономы нашего отдела осваивали антенны Центра Дальней Космической связи в Евпатории. Шли наблюдения в оптике, в инфракрасной части спектра, отдел рос и цвел. Начался наш Семинар. На него сбегалась вся Москва, да и не только Москва.. На докладах Доктора конференц-зал ГАИШа бывал всегда набит до отказа. Что творилось на семинаре по СТА-102, на семинаре о искусственном происхождении спутников Марса! Внеземные цивилизации влекли тогда многих: Н.С.Кардашев, В.И.Слыш, В.И.Мороз, Г.Б.Шоломицкий - все отдали дань этой "моде". Бюраканский семинар по цивилизациям был триумфом доктора и его учеников. Лучшим помощником доктора стала Надежда Слепцова. Она подбирала ему библиографию, печатала статьи, устраивала встречи с нужными людьми. Самым замечательным выступлением доктора был его доклад о связи планетарных туманностей и красных гигантов, что позволяло заново переопределить шкалу их расстояний и по-новому представить их эволюцию и происхождение. Я и сегодня считаю, что это одна из лучших его работ. Нам казалось, что лучше ГАИШа ничего и не может быть. Все стали кандидатами, на пороге были докторские диссертации. ГАИШ стал нам тесен.
Надо прямо сказать, что отношения доктора с "директорами" всегда не складывались. Он был слишком яркой личностью, а любой директор - администратор с бюрократическими замашками. Явных скандалов не случалось, но трения не проходили. Зато отношения с ректором МГУ академиком Иваном Георгиевичем Петровским были самыми наилучшими. Хотелось иметь экспериментальную базу, делать бортовые астрономические приборы, наблюдать на своих больших оптических и радиотелескопах. Д.Я.Мартынов, наоборот, вовсе не стремился в космос. Он строил Алма-Атинскую и Крымскую станции. Это было не просто и казалось ему вполне достаточным. Наверное, он был прав. Крымская станция ГАИШ до сих пор наша опора и надежда, а Алма-Ату и Майданак "съели" новые суверенные Среднеазиатские Республики. Им там сейчас, конечно, не до астрономии. Маячит зеленое знамя ислама.
Надо было искать место под Солнцем, а точнее, под звездами. Доктор даже съездил в Академгородок в Новосибирск, но там ему не понравилось: "Не для белого человека!", - сказал он после приезда. Координация всех космических исследований велась тогда через Совет по Космосу, возглавляемый Президентом АН СССР, академиком Мстиславом Всеволодовичем Келдышем. Почти еженедельно мы заседали в Отделении Прикладной Математики (ОПМ) на Миуссах, и Доктор блистал в окружении Генеральных Конструкторов. М.В.Келдыш его высоко ценил и часто поручал ему экспертизу предложений перед их реализацией на ИСЗ и АМС. Достаточно вспомнить его отличную новеллу об "антивеществе академика Б.П.Константинова".
Доктор, В.И.Мороз и я приняли участие в распутывании интересных, но по началу совершенно непонятных результатов плазменных измерений К.И.Грингауза (его уже тоже нет в живых много лет). Были и другие поручения, приключения и истории. Лучше всех доктор их сам описал в "Эшелоне".
А жизнь шла своим чередом. Все женились, обзаводились детьми. Кое-кто разводился. Он доставал многим прописки, квартиры, ходил к ректору МГУ, академику Ивану Георгиевичу Петровскому, по этим неприятным делам. А "ставки", которые он доставал для всех нас: вначале мнс, потом старших научных сотрудников, потом зав. лабов. Все свои жизненные невзгоды и радости мы несли в ГАИШ к Доктору. Он был самым почетным и самым желанным гостем и тамадой на всех свадьбах и днях рождения, защитах диссертаций и юбилеях. Никто лучше него не командовал праздничным столом, многие события отмечались в ГАИШе. Работа была продолжением дома, дом плавно переходил в ГАИШ.
Новая глава нашей жизни называется ЯБ. Для непосвященных поясняю: ЯБ - это трижды Герой Социалистического Труда, один из создателей нашего ядерного оружия академик Яков Борисович Зельдович. Великий физик нашей страны, автор десятка книг по всем направлениям теоретической физики и астрофизики. Оставив "объект", он в 1967 году появился в Москве, а вскоре после этого и в ГАИШе. Переехав в Москву, он решил заняться астрономией и выбрал космологию. Должность зав. отделом ему выделили в ИПМ на тех же Миуссах, где директором был Президент М.В.Келдыш. ЯБ был энергичен и быстро набрал себе отличных ребят: И.Д.Новикова, А.Д.Дорошкевича, Г.Б.Бисноватого- Когана, Б.В.Комберга (потом появились аспиранты Дима Компанеец и Андрей Илларионов, Миша Баско) и остальных весьма талантливых сотрудников. Все давно уже доктора-профессора, а Игорь Новиков даже директор Института в Копенгагене (Дания). Несколько позже в этой группе появился аспирант Рашид Алиевич Сюняев (теперь он академик РАН). Работа закипела у них невиданными темпами. Прежде всего ЯБ учился астрономии сам. Почти каждый день в 6-7 часов утра раздавался его телефонный звонок. Вопросы были кратки и четки: "Какая средняя плотность газа в Галактике? Какое расстояние до центра Галактики? Какова масса Солнца и т.д. Спасибо, привет!" Я - по натуре "сова" и вставал часов в 8, а ЯБ - всегда в 5 или 6 утра. Но Лида бодро отвечала ему: "Конечно, встал, уже работает". До 10 утра ЯБ работал дома за столом, а потом уезжал на своей "Волге" в Институт. Когда бы я ни приходил к нему домой, там уже всегда кто-то работал с ЯБ: Ю.П.Райзер, И.Д.Новиков, Р.А.Сюняев. Часто он вызывал меня к себе домой к 6 утра, когда и добраться-то на городском транспорте было невозможно. Жил он на Ленинских горах в здании рядом с институтом Химфизики. Я был заворожен этой бурной деятельностью, демократизмом ЯБ, его шутками. Никогда до этого не занимаясь чистой теорией, мы с Р.А.Сюняевым написали с десяток статей и одну большую серьезную работу с самим ЯБ. Работу доложил в Штатах (на Техасском симпозиуме) Доктор, и она вызвала большой интерес. Самого ЯБ никуда не выпускали. Дружба ЯБ и доктора расцвела, и наш семинар стал Общемосковским объединенным астрофизическим семинаром (ОАС). Сделать доклад на семинаре считалось весьма почетным. План семинара составлял его бессменный секретарь в течение 15 лет, сотрудник Я.Б.Зельдовича из Института Прикладной математики, выпускник ГАИША Б.В.Комберг (давно уже тоже доктор наук). Присоединился к семинару и академик Виталий Лазаревич Гинзбург - наше третье светило, зав. теор. отделом ФИАНа после Игоря Евгеньевича Тамма. Впрочем, для него Семинар не стал самым важным делом в мире. Для нас же это был рай земной.
Доктор все годы ужасно переживал то, что его не выбирали в члены- корреспонденты АН СССР. Все-то знали, что он первый, но не выбирали. А тут ЯБ и Виталий Лазаревич сплотились с физиками, да и выбрали его. Банкет был в "Москве". Казалось, что скоро мы все там будем. ЯБ, доктор и Виталий Лазаревич - сила непреодолимая. Надо только порядок проведения всех нас в член-корры написать и реализовывать по одному из каждой группы каждые три года. В три приема всех и проведем! Помню, как на этом банкете моя жена Лида сидела рядом с академиком-секретарем нашего отделения Львом Андреевичем Арцимовичем, и он советовал отговорить нас переходить в ИКИ. Доктор тогда же высказал замечательную философскую мысль: "Когда меня выбрали с шестого раза, я не испытал и сотой доли той радости, с какой рвался в Академию. А вот если бы опять не выбрали, то как бы я это все переживал. Выбрали и ладно, так и должно было быть". Я потом много раз ловил себя на том же. Став член-корреспондентом, И.С.Шкловский все равно остался для нас "доктором". Традиции - великая вещь. Мы ведь работали вместе уже почти 15 лет. ЯБ очень много сделал для меня лично. Он благословил меня на докторскую диссертацию и был моим оппонентом, приглашал домой обедать. Наверное, доктор это видел и морщился, но никогда мне ничего не говорил. Лишь один раз он спросил меня: "Что, с экспериментами все покончено? Будем на машине считать и формулы писать?" Я все понял и сделал свой выбор. Родителей и шефа не выбирают и не меняют. Они даются на всю жизнь один раз.
Мы медленно дифундировали из ГАИШа в ИКИ АН СССР: сперва я, потом Н.С.Кардашев и В.И.Слыш, потом В.И.Мороз и, наконец, сам наш шеф. Все было согласовано между ректором МГУ и М.В.Келдышем. Перевод отдела во вновь организуемый Институт. Директора у него, правда, пока еще не было. Зато был зам. директора, и не кто-нибудь, а сам Геннадий Александрович Скуридин. Энергичный, молодой с колоссальными связями в промышленности и в Академии Наук. Он был ученым секретарем при Комиссии по космическим исследованиям, председателем которой был М.В.Келдыш. В ИПМе у него на приеме министры сидели строем, дожидаясь поручений, заказов на научную аппаратуру. Он делил деньги, заводы, институты. Ему Келдыш и поручил создать наш Институт - ИКИ АН СССР.
В ИКИ наш отдел был первым по числу сотрудников и по своей роли. Номер у него был третий. Что такое первый отдел и второй - все и так знают. Отдел был большой, и каждый из нас стал зав. лабораторией, а я еще и зам. зав. отделом. Мы пригласили в отдел профессора Валентина Семеновича Эткина, который до этого работал в Педагогическом институте, а затем получили в наследство и весь отдел "Космических лучей", так как его заведующий - профессор Н.Л.Григоров не рискнул переходить из НИИЯФ МГУ в ИКИ АН СССР. Шеф сказал: "Возьмем их всех, но с условием заниматься лишь частицами с массой покоя, равной нулю". Появился и директор - академик Георгий Иванович Петров. Мы много и успешно работали. Так как основные усилия Института были направлены на изучение Венеры и Марса (почему - особый и не столь простой вопрос), то доктор согласился и благословил В.И.Мороза выделиться в отдельный "Отдел планет". В последствие он также выделил В.С.Эткина в самостоятельный отдел. Собственно, увлечение Г.И.Петрова планетными исследованиями (в первую очередь, Венерой) и явилось причиной наших разногласий с директором, человеком интеллигентным, добрым и порядочным. Мы же хотели заниматься "большой астрономией", галактиками, Сверхновыми, космологией, рентгеновскими источниками. С нашей же подачи в результате этих разногласий в ИКИ появился молодой и талантливый академик Роальд Зиннурович Сагдеев, бывший до того зав. отделом в Новосибирске в Институте Ядерной Физики у академика Г.И.Будкера и ректором Новосибирского Университета. Что-то у него на заладилось там с Г.И.Будкером и он уехал в Москву. И.С.Шкловский с ним вполне сдружился, и при очередном конфликте с Г.И.Петровым Р.З.Сагдеев был назначен директором ИКИ. На Ученый Совет представлять его привез академик-секретарь нашего Отделения академик Л.А.Арцимович. Начинался последний акт пьесы "Мы и ИКИ". Как всегда, первые годы работы И.С.Шкловского и Р.З.Сагдеева были самыми успешными. Р.З.Сагдеев пригласил ЯБ с сотрудниками перейти в ИКИ, и возник новый отдел теоретической астрофизики с двумя лабораториями, одной заведовал И.Д.Новиков, другой - выросший за это время молодой и талантливый Р.А.Сюняев (в те го